Пока есть ноги, дорога не кончается. Пока есть попа, с ней что-то приключается.
- Прости, я…
- Заткнись.
- Мне правда жаль.
- Забудь.
- Нет, послушай, я…
- Не. Надо. Ничего. Говорить. Заткнись.
Ночь. Луна светит в лицо сквозь щель в шторах.
Все уже случилось, а приглушенный десятком запертых дверей крик портрета Вальбурги еще разносится по дому. Бабка долго теперь не заткнется, уж она-то знает.
Футболка обнаруживается под столом, разодранная на три отдельных лоскута. Не желая тратить время на поиски белья, спешно натягивает ее прямо на обнаженное тело, кое-где покрытое саднящими полосами от ухоженных аристократических ногтей. Когда-то они вызывали восхищение. Теперь – ужас.
Все изменится. Сотрутся из памяти потные руки, сжимающие тонкие запястья, исчезнут синяки с кровоподтеками, выветрится запах, забудется скрип пружин старого матраца… Но и доверие к нему ушло безвозвратно. Да, как и прежде они будут сражаться на одной стороне, но больше никогда она не останется с ним с глазу на глаз.
Жизнь спасать – пожалуйста, а ночевать в одном доме… Нет уж. Увольте.
- Заткнись.
- Мне правда жаль.
- Забудь.
- Нет, послушай, я…
- Не. Надо. Ничего. Говорить. Заткнись.
Ночь. Луна светит в лицо сквозь щель в шторах.
Все уже случилось, а приглушенный десятком запертых дверей крик портрета Вальбурги еще разносится по дому. Бабка долго теперь не заткнется, уж она-то знает.
Футболка обнаруживается под столом, разодранная на три отдельных лоскута. Не желая тратить время на поиски белья, спешно натягивает ее прямо на обнаженное тело, кое-где покрытое саднящими полосами от ухоженных аристократических ногтей. Когда-то они вызывали восхищение. Теперь – ужас.
Все изменится. Сотрутся из памяти потные руки, сжимающие тонкие запястья, исчезнут синяки с кровоподтеками, выветрится запах, забудется скрип пружин старого матраца… Но и доверие к нему ушло безвозвратно. Да, как и прежде они будут сражаться на одной стороне, но больше никогда она не останется с ним с глазу на глаз.
Жизнь спасать – пожалуйста, а ночевать в одном доме… Нет уж. Увольте.