Хвост, зима 7 курса (впечатления с игрищ)
Я устал врать. Смотреть в понимающие глаза Лунатика и нести околесицу, уговаривая себя и других. Устал твердить себе, что смогу жить с этим. Да, устал врать.
Мысль о самоубийстве, уходившая, казалось, безвозвратно, теперь следует за мной тенью. Куда я, туда и она. Хочется плакать в подушку, рвать ее зубами… Но нельзя. При Блэке ничего нельзя, а при Лунатике не позволит совесть. Ему словно физически больно за каждого из нас.
Зашел в Больничное крыло проведать друзей перед отработкой. Зашел с раскрытой душой, а чистокровный кобель даже не пошевелился. Лунатик, конечно, пояснил, что тот пишет письмо девушке, но сути это не меняет. Я к ним, они – от меня. Присаживаюсь на край люпиновской кровати, переполняемый желанием рассказать все… А в ответ слышу мерзкую кличку, гуляющую теперь по всей школе. Взрываюсь: «Не называй меня Хвостом! Никогда не называй, слышишь? У меня есть имя!»
Блэк ржет. А какой реакции от него еще ожидать? Он всегда ржет над моими проблемами, если не ноет о своих. Невыносимо тянет дать в чистокровную морду, тошнит от одной только паскудной улыбочки, не говоря уже о язвительных комментариях. Поднимаюсь, делаю шаг..
- Питер! Вот ты где! Идем со мной, малыш.
- Да, мадам Помфри.
Темные коридоры больничного крыла. Треп ни о чем, вроде бы вполне искренний. Хочется раскрыться, развернуть душу, но, ударяясь о ее холодный взгляд, покорно ворочаю ложкой, попутно давая пояснения. Спасибо Поттеру, натаскавшему в зельеварении. Вспоминаю о нем и снова начинаю ненавидеть себя. Ненавидеть за то, что солгал. Снова солгал. Ни в какую аптеку я не желаю идти работать! Мне просто необходимо, жизненно необходимо было хорошо сдать эти треклятые экзамены, чтобы еще два года быть с ней в одном классе, сидеть у соседнего котла, иметь возможность нарезать для нее что-нибудь, если слизняк не успеет. А он не успевал все чаще, подходил все реже, а потом и вообще стал садиться за другой стол. Теперь мы даже говорили иногда. Я выискивал интересные факты, бросал их словно случайно. Она улыбалась.
Но даже это еще не так страшно. И даже не то, что в спальне девочек теперь стоит коробочка с сахаром «для милой крыски, которую приручила Лили», не то, что я имею возможность спать на ее подушке, зарывшись в рыжие волосы, не то, что знаю наперечет все родинки наших девчонок… Меня тревожит опасность, угрожающая ей. Ей и всем магглорожденным. Даже не сама опасность, а то, что о ней не знают даже Римус и Джим, не говоря уже о более взрослых. То, что я скрываю это от них. Я устал врать.
В конце коридора появляется фигура моего обожаемого волчары. Вылетаю навстречу, хватаю за запястье, тащу в темный угол: «Римус, надо поговорить…», но голос вездесущей старой горгульи уже требует меня.
- Иду-иду, мадам Помфри…
В сущности, она вовсе не плохая тетка, но нервное напряжение растет. Либо корчить рожи за ее спиной, смеша Лунатика, либо разрыдаться прямо тут, в углу, между стеной и камином. Красиво так разрыдаться, пафосно. С битьем посуды и нечленораздельными выкриками.
Меня отпускают. По логике вещей нужно вернуться к Блэку, но, памятуя о его вечных насмешках, куда больше хочется в пасть к дракону. Собираю волю в кулак. Иду… и до возвращения Лунатика снова в аду блэковских обид. За что ты так со мной? Я не виноват, что ты привык к королевским почестям! Не я – причина твоего заточения, так почему же на мою голову валятся эти шишки?
Я понимаю, друг. Первое полнолуние без Поттера. Вырос мальчик. На свиданки бегает. Потерпи. Скоро пройдет. Со временем у всех нас появятся девушки. Будем ходить друг к другу в гости, дружить семьями. Кажется, его любовь тоже с Гриффиндора. Надеюсь, они подружатся с Лили. Интересно, кто станет миссис Поттер? Хорошо бы Мэри. Она так заботливо заглядывает мне в глаза, так нежно чешет за ушком.
Как могу, успокаиваю его. Говорю об отвлеченном, немного улыбаюсь. Отхожу к окну.
Первое полнолуние без Поттера, а за окном метет. Хогсмид сейчас, наверное, похож на ряд пряничных домиков. Хорошо бы пойти кататься, но не с больным же Блэком и едва пришедшем в себя Лупином. Все так, как два года назад, в день моей негласной клятвы…
Возвращается Лунатик, а вместе с ним – беспокоство. Нам надо поговорить. Сегодня же. Вот только… Делаю глоток согревающего зелья (по мнению Помфри, нам всем оно не повредит), задумываюсь на мгновение…
- Послушай, друг. Я ведь прав? В зелье добавляется молоко, полученное от черной коровы, покрытой черным быком в ночь после новолуния?
- Питер... – будь на месте Лунатика другой, обязательно добавил бы «ты что, совсем тупой?». Лунатик тактичен, хотя по глазам все ясно. – После полнолуния! Как можно было перепутать?
Блэк снова пускается в язвительные рассуждения, Римус несется к шкафу с ингредиентами, попутно тактично намекая Поппусику на необходимость «немного усовершенствовать зелье, капнув в него чуть-чуть во-о-от этого чудесного элексира», а я мечтаю провалиться сквозь землю. В ушах звучит голос Поттера: «Неверно приготовленное зелье ведет к таким последствиям, о которых лучше тебе порасспросить Сириуса». Сириус идет пятнами, опускает голову еще ниже… Похоже, именно из-за этого зелья он теперь вынужден, как честный человек, строчить письма той волоокой француженке.
Изображение перед глазами плывет, очертания людей стираются… Только голоса… Блэк о чем-то заговаривает с Помфри. Реагирую на знакомую фамилию, вздрагиваю. Переспрашиваю, обращаюсь к Лунатику в слепой надежде на улыбку: «Что ты, Хвост! Где Лили и где Джим? Как тебе в голову пришло?», но он отводит глаза, мямлет что-то…
Святой Годрик, почему я не убил себя тогда?
Коридоры. Лестницы. Темнота. Окно. Ну давай же! Скорее, пока я еще могу говорить.
Наконец он появляется. Старается двигаться бесшумно, но я-то знаю.
- Я знал, что ты придешь. – Я только за тем и убежал, чтобы поговорить с тобой без свидетелей. – Ты всегда приходишь, когда нам плохо. – Ты носишься, нянчишь каждого из нас, а мы не можем сделать ничего для облегчения твоих страданий. Живем на твоей шкуре паразитами…
Тишина. Надо решиться. Перебороть боль, обиду, страх.
- Что происходит, Питер?
Вот же он, вопрос. Скажи. Решись. Но с губ против воли срывается неуместное.
- Вы знали. Вы все знали. И ты, и Сириус… Знали, что я.. С третьего курса…
Не о том сейчас нужно. Решись наконец, трус. Хоть раз в жизни решись на что-то сам.
- Ты знаешь, что Темный Лорд собирает сторонников, Ремус?
Вопреки ожиданиям, новость не производит должного эффекта.
- Ты знаешь, что он собирает чистокровных?
Хоть какое-то подобие движения бровей. Мне что, дальше пошагово разжевывать? Прости, но я не могу произнести вслух. Ты умен. Так догадайся, чем это грозит. В первую очередь ей … А я пока продолжу.
Давясь словами, сбивчиво рассказываю все: как отказался вставать под его знамена, как жалею об этом теперь, как хотел бы быть шпионом Дамблдора, чтобы сейчас просто пойти, признаться и встать под Аваду… Не помню, что говорил вслух, но он, кажется, понял. Понял главное: мое нежелание жить.
Уже потом, немного придя в себя и осмелев, ввязываюсь в разговор:
- Мадам Помфри, а есть лекарство от любви?
Не разговор даже. Так, треп. Ответа не жду. Да и откуда ему взяться-то, ответу?
- Есть. Только цена за него высока.
Сердце заходится в бешеном стуке. Никогда еще ничего я не желал так страстно.
- Я готов!
- … жизнь. В лучшем случае.
- Что, простите? – перспектива уже не кажется особенно радужной.
- Что тут непонятного? Любовь уйдет вместе с жизнью. В худшем случае - вместе с душой.
Мы говорим еще и еще. О том, как проклятье выжигает душу, как человек перерождается, как он существует после… А у меня в голове бьется одна только фраза: «Единственный, кто смог победить любовь – Тот-Кого-Нельзя-Называть. И Вы знаете, чего ему это стоило».
Вечер плывет своим чередом. Она говорит, я слушаю, задаю вопросы. Помфри, в сущности, добрая женщина. И довольно привлекательная. Если бы не Лили… Надеюсь, что со временем излечусь. Боль станет меньше без всяких смертоносных зелий. Если, конечно, скотина-Блэк не заткнутся. Иначе врежу. Честное крысиное!
Я верю: время лечит.