Пока есть ноги, дорога не кончается. Пока есть попа, с ней что-то приключается.
Семёныч по кругу уже полчаса. Мои магглы с квадратными глазами наблюдают за разбиранием сумки, периодически вводя меня в ступор вопросами: "а это тебе зачем"? Так и хочется по макушке треснуть. Неужели не понятно, что без палочки или галстука совершенно невозможно обойтись?! Но они, глупые, искренне считают, что я ездила пить, травить анекдоты и кататься с горки. Не хочется разубеждать: тогда придется пускать в мой мир. Нет. В нем сейчас слишком тесно. В нем сейчас Лунатик, Бродяга, Сохатый, Хогсмид, Снег, Полная Луна, люди в масках и черных плащах, ночной разговор с мадам Помфри... В нем сейчас сама жизнь. Та, которую давно искала. Та, которую нашел мой мальчик.
Скрабы, маски, ванночки, легкий педикюр... Полтора часа в пене, пахнущей скошенной травой, и ничто не напоминает о мальчике, в середине семидесятых влюбившемся в однокурсницу. Ничто.
Кроме синяков на ногах, разодранных запястий, ухающего сердца и воспоминаний. Куда без них?
Я так и не дал Блэку в морду.
Сейчас, сидя на собственной уютной постельке, трудно поверить, что все это было. Еще труднее - что было со мной. И совсем уж невозможно признать: это была я. Там, в параллельной реальности, все было проще и сложнее одновременно. . Нужно сейчас, пока помню, вытряхнуть из головы на бумагу мысли и чувства, открывшиеся мне, но... Не отпускает ощущение, что я предам его.
Грань реальности. Она вообще есть? Несколько часов назад я растерянно улыбался Лунатику, плечом отодвинувшему меня от Сириуса. Лунатик, до обморока боящийся прикосновений! Не исключено, что он сам не отследил этого жеста, но мне хватило. Ушатом холодной воды отрезвить сложнее, чем этим истинно гриффиндорским порывом. Порой умею быть благодарным, а потому отхожу, сажусь на скамью и считаю до тысячи. Блэк выходит победителем, а я в очередной раз оказываюсь трусом.
Еще несколько часов назад. Еще совсем недавно. А теперь тут каждый теребит, требует, вынуждает говорить, а я совсем забыл голос Хатика.
- Ну так что? - вопрошают меня строго
- Да, - отвечаю тихо, не простившись еще с забитым мальчишкой в моем сознании. Страсти нарастают пропорционально моему молчанию.
- Говори нормально! Не таким противным голосом!
Крик. Злость. волны накопившегося за время моего отсутствия негатива. Их что, собирали в мешок до моего приезда? И тебе здравствуй, дом родной.
Чего они хотят? Уместнее ли сорваться на крик и запереться в комнате, лечь спать? Хатик бы выбрал что-то из предложенного. Питер запирается в уборной и пишет эту заметку. Капризы, показывание характера. Так и хочется сказать: "Мам, я сыт Блэком по горло. Хоть ты не начинай!" Вместо этого подсовываю тест на соционику: "Маман, а Вы у меня, похоже, Достоевский..."
Никого не хочу видеть или слышать. Отключил все телефоны, кроме городского. Медленно приучаю себя к семье. Пожалуй, стоило бы им сразу объяснить, но дело кончится Кащенко еще до окончания вводной. Вру, что охрипла, заразившись от Даши. Ловлю себя на мысли, что впервые за многие месяцы произношу его мирское имя. Накатывает тоска: мы теперь снова просто люди.
Что делать, если я еще не вернулся полностью, если там остался добрый клок моего лоскутного сердца? Если мне хочется рыдать оттого, что я не набил Сириусу морду...
Пойду мириться, обсуждать новый диван и отчаянно скучать по тлеющим угольям в камине визжащей хижины.
Питипесня
Скрабы, маски, ванночки, легкий педикюр... Полтора часа в пене, пахнущей скошенной травой, и ничто не напоминает о мальчике, в середине семидесятых влюбившемся в однокурсницу. Ничто.
Кроме синяков на ногах, разодранных запястий, ухающего сердца и воспоминаний. Куда без них?
Я так и не дал Блэку в морду.
Сейчас, сидя на собственной уютной постельке, трудно поверить, что все это было. Еще труднее - что было со мной. И совсем уж невозможно признать: это была я. Там, в параллельной реальности, все было проще и сложнее одновременно. . Нужно сейчас, пока помню, вытряхнуть из головы на бумагу мысли и чувства, открывшиеся мне, но... Не отпускает ощущение, что я предам его.
Грань реальности. Она вообще есть? Несколько часов назад я растерянно улыбался Лунатику, плечом отодвинувшему меня от Сириуса. Лунатик, до обморока боящийся прикосновений! Не исключено, что он сам не отследил этого жеста, но мне хватило. Ушатом холодной воды отрезвить сложнее, чем этим истинно гриффиндорским порывом. Порой умею быть благодарным, а потому отхожу, сажусь на скамью и считаю до тысячи. Блэк выходит победителем, а я в очередной раз оказываюсь трусом.
Еще несколько часов назад. Еще совсем недавно. А теперь тут каждый теребит, требует, вынуждает говорить, а я совсем забыл голос Хатика.
- Ну так что? - вопрошают меня строго
- Да, - отвечаю тихо, не простившись еще с забитым мальчишкой в моем сознании. Страсти нарастают пропорционально моему молчанию.
- Говори нормально! Не таким противным голосом!
Крик. Злость. волны накопившегося за время моего отсутствия негатива. Их что, собирали в мешок до моего приезда? И тебе здравствуй, дом родной.
Чего они хотят? Уместнее ли сорваться на крик и запереться в комнате, лечь спать? Хатик бы выбрал что-то из предложенного. Питер запирается в уборной и пишет эту заметку. Капризы, показывание характера. Так и хочется сказать: "Мам, я сыт Блэком по горло. Хоть ты не начинай!" Вместо этого подсовываю тест на соционику: "Маман, а Вы у меня, похоже, Достоевский..."
Никого не хочу видеть или слышать. Отключил все телефоны, кроме городского. Медленно приучаю себя к семье. Пожалуй, стоило бы им сразу объяснить, но дело кончится Кащенко еще до окончания вводной. Вру, что охрипла, заразившись от Даши. Ловлю себя на мысли, что впервые за многие месяцы произношу его мирское имя. Накатывает тоска: мы теперь снова просто люди.
Что делать, если я еще не вернулся полностью, если там остался добрый клок моего лоскутного сердца? Если мне хочется рыдать оттого, что я не набил Сириусу морду...
Пойду мириться, обсуждать новый диван и отчаянно скучать по тлеющим угольям в камине визжащей хижины.
Питипесня
